Флоровский Г. Блаженный Феодорит.

book_min

Автор: Георгий Флоровский, прот.

Название: Блаженный Феодорит.

1. Жизнь

Феодорит родился, вероятно, в 393 году в Антиохии, в христианской семье. Он получил хорошее и всестороннее образование, христианское и эллинское, но у кого он учился, трудно с определенностью сказать. Учеником Златоуста он, наверное, не был. Вред ли был и учеником Феодора Мопсуэстийского. С детства Феодорит приходит в близкое соприкосновение с монашеской средою, но вред ли сам жил в каком-нибудь монастыре. Жизнь Феодорита до самого его избрания на Кирскую кафедру нам неизвестна. Мы знаем, что он был чтецом в Антиохии, что после смерти матери роздал все свое наследство и, по-видимому, удалился в одну из Ницертских обителей, «училище любомудрия», по его выражению. Нужно думать, что он как-то проявил себя и привлек к себе внимание. Этим только и можно объяснить его избрание во епископы города Кира в 423 году. Кир был маленьким и почти пустынным городком неподалеку от Антиохии, но Феодорит полюбил его и называл «лучшим всякого другого славного города». Он заботился о своей пастве не только в духовном, но и в житейском отношении; по собственному признанию, был «занят бесчисленными заботами, городскими и сельскими, военными и гражданскими, церковными и общественными». В то же время он не прерывал своих связей с отшельниками и подвижниками и сам проводил жизнь воздержанную и нестяжательную. «Я не приобрел ничего, кроме рубищ, в которые одет», — говорил он о себе под старость. И в своей области, и в других городах Востока ему приходилось сталкиваться и с язычниками, и с иудеями, и с различными еретиками, и борьба с ними не всегда оказывалась безопасной. «Часто проливалась моя кровь, и я преждевременно ввергался в самые двери ада»… По-видимому, ему приходилось немало ездить по Востоку, и везде он выступал с огласительным и учительным словом. Он приобрел себе почетную известность далеко за пределами своей глухой области. По его письмам этого времени можно восстановить его довольно яркий и привлекательный образ.

С началом несторианских споров Феодорит выдвигается в первые ряды церковных деятелей, и надолго. Можно думать, что он принимал уже участие в составлении Антиохийского послания к Несторию с увещанием не противиться наименованию Пресвятой Девы Богородицею. На анафематизмы св. Кирилла он отозвался резко и сурово, резче Андрея Самосатского, Он сомневался в их принадлежности святому Кириллу и видел в них «пустое и вместе нечестивое учение Аполлинария». Не иначе воспринимали их и другие «восточные», и перед отправлением в Эфес и Иоанн Антиохийский отзывался о «главах» Кирилла как об «учении Аполлинария». Призрак Аполлинария смущал «восточных», во всяком случае, больше, чем личность Нестория. И в Эфесе хотели они прежде всего потребовать к ответу Кирилла. Подозрительность их была усилена торопливостью и резкостью действий св. Кирилла на соборе. В происшедшем в Эфесе расколе Феодорит был одним из главных деятелей с «восточной» стороны. «Опять безумствует Египет против Бога и воюет против Моисея и Аарона и со слугами Его», — писал он из Эфеса к Андрею Самосатскому. В Халкидоне, на созванном императором совещании представителей обоих соборов, Феодорит резко отзывался о своих противниках, приравнивал их к язычникам и горько замечал, что даже язычники считают обоготворяемое ими солнце и небо бесстрастными и звезды бессмертными, а египтяне почитают страстным Христа. К ним прилагает он ветхозаветные тексты о беззаконниках и отступниках, Феодорит не понимал св. Кирилла, пугался воображаемой опасности и в увлечении неизбежно склонялся слишком близко к Несторию, называл его «сладкогласною свирелью», предстательствовал за него, защищая от «причиненной ему

нечестивыми несправедливости». В сочувствии Феодорита Несторию решающее влияние имел факт «человекоубийства», то есть низложения, как считали «восточные», «без суда и незаконно». В обсуждение воззрений Нестория Феодорит не входил и больше всего спорил с Кириллом… С тяжелым чувством он возвращался после собора в Сирию — ему казалось, что сгустилась «тьма мрачнейшая египетской казни», что посрамлена правая вера и восторжествовали «злые догматы». Ему страстно хотелось мира, но «нечестивые главы» продолжали его пугать и тревожить. И в то же время он твердо и отчетливо подтвердит догматические итоги спора — скорее с Кириллом, чем с Несторием. В Кирилле, в его противонесторианских писаниях, видел Феодорит главную помеху и угрозу миру. Примирение с Египтом казалось ему возможным только под условием отказа Кирилла от всего написанного им против Нестория. И это делало необходимым пересмотр всего дела Нестория. «Анафематствовать неопределенно, без всяких ограничений учение названного епископа — значит анафематствовать самое благочестие», — думал Феодорит. И решил: «На несправедливое и незаконное осуждение святейшего и боголюбезнейшего Нестория, — не соглашаться ни рукою, ни языком, ни умом». Этим и определяется положение Феодорита в истории воссоединения Востока с Египтом. В догматическом православии Кирилла он скоро убедился, но в новых и бесспорных исповеданиях александрийского архиепископа он видел отказ от «лживого многословия» нечестивых глав, видел раскаяние и обращение «от ложного к правому», от «нечестивого умствования» к истине. И потому для него осталось непонятной и подозрительной настойчивость Кирилла в вопросе осуждения Нестория. Опасность несторианства оставалась Феодориту неясной. Все стоит перед ним призрак Аполлинария… Самое большое, на что он готов был согласиться, — замолчать вопрос о Нестории. В конце концов он согласился на осторожную формулировку осуждения, — «всего того, что он говорил или мыслил иначе, чем как то содержит апостольское учение». Имени Нестория ему не хотелось упоминать вовсе в согласительных условиях… Едва ли не был прав святой Кирилл, когда в защищении своих пререкаемых «глав» против Феодорита, говорил о нем, что он «утонченно созерцает таинства — едва в бодрственном состоянии, как будто сквозь сон и в опьянении». Во всяком случае страх перед мнимым аполлинаризмом Кирилла столь же мешал торжеству православия, как в свое время, во времена противоникейской борьбы, испуг перед мнимым савеллианством строгих Никейцев. Как в свое время призрак Савеллия заслонял реальный образ Ария, так и теперь зловещая тень Аполлинария закрывала для «восточных», и для Феодорита в их числе, весь догматический горизонт. И они предпочитали отступить в область догматической недосказанности и неопределенности. Только к концу 30-х годов наступает наконец мир на Востоке и восстанавливается согласие с Египтом, едва снова не нарушенное из-за поднятого в Эдессе и Александрии вопроса о вере Феодора и Диодора. Сдержанность Кирилла и Прокла Константинопольского предотвратили новый разрыв. В истории этих смут Феодориту принадлежит видное место, он был если не главою, то душою православного, хотя и подозрительного Востока.

Под покровом внешнего соглашения продолжалась прежняя борьба. После смерти св. Кирилла она вспыхнула с новой силой при крутом и заносчивом его преемнике Диоскоре. Спор о вере осложнялся личною и областною враждою и соперничеством. Недовольных установившимся догматическим положением было много не только в Египте, но и на самом Востоке. Призрак аполлинаризма стал воплощаться. Появляется действительное монофизитство и, опираясь на двор, сразу переходит в наступление. Опираясь на наветы обиженных беглецов из Антиохии, Диоскор, под предлогом защиты памяти и веры Кирилла от «позорных» возражений «восточных», ставит в 448 году в послании к Домну Антиохийскому прямой вопрос о православии всего Востока, и Феодорита прежде всего. Еще раньше, в том же году, появился императорский указ с запретом писать, читать и сохранять книги, написанные против мнений св. Кирилла, под угрозой смертной казни, с явным указанием на «какие-то двусмысленные учения». Вместе с тем император

приказывал сместить и низложить Тирского митрополита Иринея, незадолго до того поставленного по совету и при участии Феодорита. У Иринея было очень сомнительное прошлое: на Эфесском соборе он был рьяным защитником Нестория и после собора писал в его защиту (утраченная книга под именем «Трагедия»); вместе с Несторием он был сослан в Петру аравийскую; уже после своего поставления он высказывался неосторожно и соблазнительно, так что Феодориту приходилось увещевать его не спорить об имени «Богородица»; и наконец, он был второбрачным. Повод для нападения был выбран, стало быть, очень удачно. Но на Востоке не исполнили императорского указа и просили о его отмене. На этот раз Феодорит верно угадал в Диоскоре врага истины. Угадал, что надвигается буря, и стал готовиться к ней и готовить других. На подозрения Диоскора он отвечал ясным и четким исповеданием в духе и смысле «соглашения» 433 года. Но в Александрии возбуждение усиливалось. Недовольные монахи с Востока бродили всюду по египетским монастырям и всюду твердили об опасности для «Кирилловой» веры. В Константинополь из Александрии было отправлено особое посольство, и посланные прежде всего выдвинули обвинение в ереси и «всем прожужжали уши, что вместо одного Сына Феодорит проповедовал двух». Впрочем, не это обвинение привлекло императора на сторону «фараона», как называл Диоскора Феодорит, но скорее намеки на неспокойный дух Кирского епископа, на его опасность для общественного порядка и авторитета. Борьба велась прежде всего против Феодорита. Александрийцам удалось добиться императорского указа об удалении Феодорита в Кир без права оттуда отлучаться, ввиду того что он «часто собирает соборы и тем возмущает православных». В своей почетной ссылке Феодорит не прерывал своих связей с восточными собратьями и с друзьями в Константинополе и при дворе. Как раз в это время, в ноябре 448 года, Евсевий, епископ дорилейский, из Синаадской митрополии подал Флавиану константинопольскому обвинительную жалобу на Евтихия, и Евтихий был осужден и «отлучен от общения». Для Феодорита это было, по его словам, лучем света среди глубокой ночи. Вскоре же после константинопольского собора в столицу отправилось «восточное» посольство для защиты православия заподозренного Востока. Это посольство не имело прочного успеха. Но в желании соборного суда Феодорит сошелся со своими обвинителями, и под их внушением 30 марта 449 года был объявлен императорский указ о созыве вселенского собора на 1 августа в Эфесе, причем Диоскору предоставлялось на нем первенство, а Феодорит, как заподозренный, устранялся от участия в соборе, разве то окажется собору угодно. В ответ на просьбу об отмене этого запрета император повторил свое определение, «потому что он дерзнул излагать противное тому, что написал о вере блаженной памяти Кирилл». Заранее можно было предвидеть, каков будет предстоящий собор. Феодорит ясно видел «начало совершенного отпадения» и не ждал ничего доброго от предстоящего собора, собор собрался для того, чтобы рассудить некоторых из восточных епископов, «зараженных нечестием Нестория», как выражался император в грамотах на имя Диоскора, и был заранее готов «извергнуть их из святых церквей и исторгнуть весь дьявольский корень», собор оказался в действительности «разбойничьим собором» и с этим именем вошел в историю. Феодорит был осужден здесь заочно, как отъявленный несторианин, «лишен всякого служения, всякой чести и всякой степени священства». Приговор основывался на жалобе антиохийского пресвитера Пелагия, на представленных им же выборках из книги Феодорита в защиту Диодора и Феодора, на письме Феодорита к монахам против Кирилла; уже самый факт, что Феодорит «осмелился мыслить и писать противное сочинениям блаженного отца нашего Кирилла», доказывал для собора его нечестие. К тому же он выступал в защиту Несториевых учителей… Приговор не встретил возражений и со стороны присутствовавших «восточных»; они признали низложение Феодорита, в том числе и Домн Антиохийский, хотя вместе с Феодоритом был низложен и он сам. Низложены были, кроме того, Флавиан Константипольский, Евсевий Дорилейский, первый обвинитель теперь восстановленного Евтихия, и Ива Эдесский. Приговор был закреплен императорским указом. С осужденными воспрещалось всякое

общение, «как в городе, так и в поле», под угрозою всегдашнего изгнания. Сочинения Феодорита, наравне с сочинениями Нестория и с книгами Порфирия против христиан, было приказано публично сжигать, запрещалось их хранить и читать. Все епископы должны были письменно выразить свое согласие соборному решению. Для наблюдения за собиранием подписей был назначен особый императорский чиновник из споспешников Диоскора. Римские легаты не подписали соборных определений и принуждены были бежать из Эфеса.

Перед отъездом они получили от Флавиана и Евсевия обращение к римскому престолу. В Рим обратился и Феодорит. От папы он ждал формального пересмотра всего дела. Он обращался к нему как к предстоятелю еще не высказавшейся поместной церкви, к тому же в особенности независимой от константинопольского давления. Кроме Рима, некуда было обратиться. Восток был бессилен и ослаблен. Александрия и Константинополь были во власти врагов. Феодорит ждал от папы вмешательства в качестве третейского судьи. Расчет на помощь Рима оправдался. Деяния Диоскорова соборища папа не признал. Феодорита римский собор, по-видимому, принял в общение, восстановив его в епископском достоинстве. Сам Феодорит в это время жил в своем удаленном Апамейском монастыре, по-видимому, в большой нужде. В своих письмах он продолжал жаловаться на свое несправедливое «убиение» и подчеркивал догматический смысл поднятого против него гонения. В особенности его смущало и тревожило малодушие большинства, запуганного и подавленного крутым поведением Диоскора. «Какие полипы изменяют свой цвет сообразно скалам или хамелеоны свою краску сообразно листьям так, как эти переменяют свое мнение, смотря по времени», — скорбно спрашивал Феодорит. И призывал всех заботиться об «акривии». Он много пишет в это время и в своих письмах разъясняет христологические истины, опровергая вместе с тем распространяемые врагами лжетолкования и клеветы. Как на образец точного догматического толкования он указывает на томос папы Льва к Флавиану, не принятый на разбойничьем соборе, но впоследствии одобренный на Халкидонском соборе. «Как только я прочитал его, — писал Феодорит, — я восхвалил человеколюбивого Господа, что Он не оставил совсем Церквей, но сохранил искру православия, и даже не искру, но величайший огонь, могущий воспламенить и осветить вселенную»… С воцарением Маркиана положение в империи изменилось. Изгнанникам было разрешено вернуться, вернулся в Кир и Феодорит. 17 мая 451 года была издана императорская сакра о созыве собора на 1 сентября в Никее. Это отвечало желаниям Феодорита, прямо просившего «созвать собор не из людей мятежных и бродяг, но из таких, которым вверены дела Божий». На соборе Феодорит был встречен бурно. Египтяне отказывались признавать его как епископа и заседать с ним. Но «сенат» и императорские сановники, поддерживаемые «восточными», встали на защиту Феодорита, как явившегося истцом и обвинителем против собора 449 года. В соборных голосованиях и рассуждениях он с самого начала принимал участие как его полноправный член. На восьмом заседании Феодорит был восстановлен на своей Кирской кафедре, — и «всякое сомнение на счет боголюбезнейшего Феодорита разрешилось». От него потребовали только прямой анафемы на Нестория. Из соборных деяний видно, что Феодорит как будто пробовал от этого уклониться, предлагая прочесть свое собственное вероизложение, чтобы установить, как он верует и учит. «Меня оклеветали, — говорил он, — и я пришел доказать, что я православный. Я проклинаю Нестория и Евтихия, но не буду говорить об этом, пока не изложу, как я верую». Очевидно, он боялся, что простое осуждение Нестория окажется двусмысленным, ибо на нем могут согласиться совсем не единомысленные между собою православные и монофизиты. Отлучение Нестория еще не решает вопроса о православии отлучающего. Поэтому, когда собор не пожелал слушать его подробного исповедания, Феодорит прибавил к анафеме на Нестория ссылку на уже состоявшиеся определения (орос) собора и на томос папы Льва. Во всяком случае, Феодорит восстановлен и возвращен на кафедру. О жизни Феодорита после Халкидонского собора неизвестно почти ничего. В последние годы своей жизни он, по-видимому, сторонился от церковных событий, хотя еще в 453 году его к этому особым посланием призывал папа Лев. Скончался он, вероятно, в 457 году.

Спор о Феодорите не прекратился с его смертью. Уже после Халкидонского собора против него выступил на Западе Марий Меркатор, известный своею борьбою с пелагианами. Он обвинял Феодорита в несторианстве и доказывал свое обвинение сопоставлением выдержек из Феодорита с сочинениями Феодора (Мопсуэстийского) и Нестория, с одной стороны, и Кирилла, папы Целестина и определениями Эфесского собора — с другой. Такой подбор и сопоставление оказывались очень неблагоприятными для Феодорита. В разбор воззрения Феодорита по существу Марий Меркатор не входил. Практических последствий это полемическое выступление не имело. Положение обострилось позже. Само собой понятно, что в монофизитских кругах к Феодориту затаили непримиримую вражду. Для монофизитов осуждение Феодорита, естественно, связывалось с отрицанием Халкидонского собора, на котором его приняли в общение и признали его православие. В конце V века император Анастасий прямо поставил вопрос об анафематствовании Феодорита. В то же время выступил против него Филоксен Иерапольский, подбиравший из его творений соблазнительные места. С течением времени возбуждение нарастало, и в 520 году император Юстин свидетельствовал, что «Феодорит всюду обвиняется в забуждении по вере». В противовес этим толкам в Кире устраивали торжественные собрания в честь и в память блаженного епископа… При Юстиниане наступление монофизитов стало в особенности бурным. На Константинопольском собеседовании между севирианами и православными в 53 1 году снова был прямо поставлен вопрос о Феодорите. Монофизиты подвергали сомнению искренность его отречения от Нестория на Халкидоне. Снова возникал вопрос о смысле разногласия между Феодоритом и Кириллом… Так постепенно назревал вопрос о «трех главах», о Феодорите, Иве и Феодоре. Этот вопрос был резко поставлен Юстинианом в его эдикте, вероятно, 544 года (известен только в пересказе и ссылках). По-видимому, здесь немного говорилось и о Феодорите. Ему вменяли в вину возражения против св.Кирилла и порицание Эфесского собора. Юстиниан старался разделить вопрос о Феодорите и о Халкидонском соборе и утверждал, что ни Феодорит, ни Ива не принимали участия в догматических деяниях собора, что они были призваны на собор уже после осуждения Евтихия и Диоскора и после составления вероизложения… Под угрозою изгнания Юстиниану удалось добиться согласия на осуждение «трех глав» от патриарха Константинопольского Мины и от других патриархов. Папа Вигилий еще раньше дал свое согласие. Но Запад выразил решительный протест, особенно Африканские клирики. Вигилий переменил тогда свое отношение и, вытребованный императором в Константинополь, стал здесь в оппозицию — и произнес на патриарха Мину отлучение. Впрочем, вскоре он снова уступает императору. Однако на него опять оказывают давление. Гермианский епископ Факунд представляет обширный труд «В защиту трех глав». О Феодорите Факунд говорил немного, но старался по существу разъяснить смысл его разногласий с Кириллом и оправдать вообще поведение «восточных» в Эфесе. Вместе с тем Факунд раскрывает те выводы, которые можно сделать из осуждения «глав» в подрыв значения Халкидонского собора. Он опровергает Юстиниана, будто Ива и Феодорит не участвовали в деяниях собора. И заключает: «Сочинения Феодорита против блаженного Кирилла не могут быть осуждены без того, чтобы чрез это не показался предосудительным и Халкидонский собор, потому что Феодорит принимал участие в его рассуждениях и определениях, защищал письмо папы Льва, опровергающее безумие Евтихия, и доказал его правоту для непонимающих». Не без влияния Факундовой защиты папа Вигилий в своем новом суждении (11 апреля 548 года) говорит о «главах» очень мягко, оговаривает неприкосновенность и достоинство бывших соборов и ограничивает свое осуждение в отношении Феодорита только его возражениями против «глав» Кирилла. Но и

это суждение папы вызвало протесты по всему Западу, и в 549 году Вигилий снова отказался от него. В 551 году Юстиниан возобновляет вопрос о «трех главах» в своем «исповедании веры». Здесь вопрос о Феодорите сводится к его борьбе против Эфесского собора и против св. Кирилла и к отдельным его выражениям. Вместе с тем Юстиниан подчеркивает признание Халкидонского собора. Во время этих колеблющихся решений и суждений вопрос понемногу освобождался от монофизитского освещения. Окончательное решение он получил на V Вселенском соборе. В подробностях своих ход дела на соборе для нас не вполне ясен. Но общий смысл соборного решения вполне определенный. Личность Феодорита как человека и учителя и правота его веры признаны выше подозрений. Но в числе его творений обнаружены такие, которые по разным причинам, по неосторожности и необдуманности изложения и языка, должны быть признаны соблазнительными, собор определил отвергнуть «то, что нечестиво написал Феодорит против правой веры, и против двенадцати глав св. Кирилла, и против первого Эфесского собора и что написано им в защиту Феодора и Нестория». Это не было отлучением Феодорита, но означало отрицание догматического авторитета за его неудачной полемикой со св. Кириллом, что не дает, однако, права к сомнению в его правомыслии вообще. Такое именно толкование постановлениям V собора было дано тогда же папою. Так именно восприняло их и церковное сознание. Феодорит почитается в церкви как блаженный муж среди отцов Халкидонского собора и учителей благочестия. Но его богословские суждения приемлются с оговорками, с учетом неточности и неосторожности в изложении и языке.

 




 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.